Монгольские плиты второй половины XVII в.

Семнадцатое столетие, особенно его вторая половина, является последним этапом в истории Древней Руси, подготавливающим коренные преобразования и сдвиги, наступившие уже в Петровскую эпоху.

Поиски новых форм идут в то время и в архитектуре, и в живописи (особенно во фреске), и в прикладном искусстве. Заметно обнаруживается общее усиление черт декоративности и нарядной праздничной пышности.

Поиски новых форм проступили и в жанре мемориального искусства, хотя высокохудожественных образцов в ту пору создано не было. Эволюция свелась в основном к тому, что горизонтальная, белокаменная, украшенная жгутовым орнаментом плита постепенно вытеснилась плитами настенными, значительно меньшего размера, выполненными из камня или бронзы, имеющими почти квадратную, реже - шестиугольную форму. Украшают их теперь только по краям, причем характер орнамента меняется. Вместо треугольчатой и жгутовой резьбы появляется более пластичный орнамент-рельеф растительного характера, когда не рисунок врезается внутрь плоскости камня, а напротив - вырезается фон, так что орнамент (а также и буквы надписи) возвышается над ним. Такую резьбу называли "обронной". Характерным примером этого типа может служить плита П. Сукиной 1692 г. из коллекции Загорского государственного историко-художественного музея-заповедника, опубликованная Т. В. Николаевой, где обронная надпись на четырехугольной доске заключена в сочно вырезанную, очень красивую рамку растительного орнамента "в виде волют, листьев, цветов и бусин, со следами раскраски белого камня в оранжевый цвет" (Т. В. Николаева, Новые надписи на каменных плитах XV-XVII вв. из Троице-Сергиевской лавры. - "Нумизматика и эпиграфика", вып. VI, М., 1966, стр. 252-254 и илл).

Количество этих плит, вделываемых в стены внутри и снаружи храмов, в общем, невелико. Возможно, в этом уже сказывается рост имущественного и социального неравенства. Если белокаменные плиты могли купить себе простые, но состоятельные горожане, крестьяне и ремесленники, то вделывать плиты в стены храма даже снаружи неподалеку от расположенной тут же могилы было по средствам далеко не каждому. В расположении и типе этих досок нашли продолжение некоторые традиции псково-печорских керамид. Это можно проследить по материалам большой коллекции надгробий, также публиковавшихся Гиршбергом (См.: В. Б. Гиршберг, Материалы для свода надписей на каменных плитах Москвы и Подмосковья XIV-XVII вв., ч. II. Надписи первой половины XVII в. - "Нумизматика и эпиграфика", вып. III, стр. 215-217), из Государственного Исторического музея в Москве, включающей материалы и его филиалов (Ново-Девичий и Высоко-Петровский монастыри, музей села Коломенское, Покровский собор и церковь Троицы в Никитниках).

В дальнейшем обрамляющая плиты скульптурная лепнина, состоящая из листьев, стеблей цветов, завитков, волют, пальметт и других барочных мотивов, будет иметь аналогии в декоре резных и лепных иконостасов церквей XVII в. Она появляется и в надгробных досках на рамах, а порой образует картуш наверху и включает даже фигурки херувимов и ангелов, особенно в последней четверти XVII в., как проявление западных вкусов, характерных уже для XVIII в. Таковы, например, настенные доски в подцерковье большого собора Донского монастыря на погребениях грузинских царей. Но расцвет этих мотивов, конечно, будет связан преимущественно с петербургскими памятниками следующего века. В Москве еще долго, даже в XVIII в., будут сохраняться типы архаических плит.