VIII. Под звуки кантеле и баяна

Как радостно творить для народа, знать, что мысли и чувства, волновавшие тебя в уединении мастерской, находят отклик у зрителей.

Мне хочется рассказать о двух своих работах в области монументально-декоративной скульптуры. Я выполнил их по заказу Всесоюзной сельскохозяйственной выставки и Карельской Автономной Советской Социалистической Республики.

К выполнению этих почетных заданий меня подготовляла вся моя предыдущая творческая жизнь. Такие заказы воспринимаешь как веление собственного сердца.

Я должен был создать произведение на тему бессмертной "Калевалы", выразить в образе исполнителя рун идею народного эпоса.

Герои "Калевалы" из поколения в поколение стремились к счастью, к "Сампо", к чудесной мельнице-самомолке, "которая производит все вдоволь и освобождает народ от непосильного труда".

Я вспоминал о своих встречах с людьми Севера, вчитывался в страницы "Калевалы", вспоминал сказки Пушкина и русские былины, а самое главное, побывал "на земле Калевалы".

Я уже с детства летаю на "коврах-самолетах".

И вот "ковер-самолет" доставил меня в столицу Карелии, город Петрозаводск.

Я много ездил по республике, останавливался в деревнях и на лесопунктах, старался как можно больше набрать в свою грудь чистый воздух лесов и озер, шел пешком, на лодке подплывал к безлюдным островам, взбирался на валуны и скалы, на которых росли вековые сосны. Я осматривал памятники русского древнего зодчества, в деревнях зарисовывал и фотографировал высокие рубленые дома, кружевную веселую резьбу наличников и карнизов. Веришь, что под такими раскидистыми кровлями живали Илья Муромец и другие богатыри.

Я был потрясен красотой Карелии. Но эти "нехоженые тропы", воспетые Михаилом Пришвиным, должны были меня вывести на более широкую дорогу: я ждал встреч с людьми, которых так хотел понять и ощутить.

Как я был обрадован, когда в деревне Кинерме Ведлозерского района познакомился с братьями Иваном и Евдокимом Гавриловыми. Лет им было помногу, но они еще "не собирались умирать": на полную силу работали на лесопункте, а после работы, по вечерам, усевшись друг против друга, начинали петь руны. Жадно слушал я звуки березового кантеле, следил за пальцами рунопевцев, извлекавших из инструмента спокойные и величавые звуки. С собой в Москву я увез самодельное долбленое кантеле, подаренное мне братьями Гавриловыми.

Образ эпического героя "Калевалы" Вейнемейнена породнился в моем сознании с обликом ныне здравствующих карельских плотников-рунопевцев.

Я и сам натягивал струны кантеле, клал этот замечательный инструмент к себе на колени, представляя себя певцом.

Вначале на фанере то карандашом, то пастелью делал наброски будущей фигуры, а потом приступил и к эскизам из глины.

Рунопевец 1954 г. Дерево. Москва, павильон Ленинградской области на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке

Для этой работы мне удалось из подмосковного леса вывезти огромный чудо-пень ивы, шириной в полтора метра. И вот он установлен на вращающемся кругу в моей мастерской. Когда я подошел к пню и стамеской ударил по дереву, я уже ясно представлял, какой будет мой "Рунопевец".

Все, как есть, лесные звери,
Когти подобрав, расселись,
Чтобы кантеле послушать
И, ликуя, восторгаться.

Я изобразил у ног певца белочку, а на постаменте - лису, вышедшую из лесу, глазастого филина, зайца и даже большую щуку, покинувшую прохладную воду.

Когда я высекал "Рунопевца" из пня ивы, я думал и о Гомере, и о сказителе Рябинине, которого в молодости слушал в Москве, и, признаюсь, не забывал о музыкантах-самоучках моей родной смоленской стороны.

Сейчас вы можете увидеть "Рунопевца" в павильоне Ленинградской области Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

На коленях народного певца лежит инструмент, напоминающий гусли. Это и есть кантеле. Хотя руки старца не касаются кантеле, многим зрителям кажется, что он трогает своими пальцами певучие струны. Такому впечатлению способствует скрытый магнитофон, который воспроизводит чудесные звуки кантеле. И в этом я вижу какое-то внутреннее созвучие двух родных для меня стихий - скульптуры и музыки.

Я стремился передать в образе "Рунопевца" человека, слившегося с природой. Его лицо озарено улыбкой. Ведь он так любит и славит окружающую его природу и родную землю.

"Рунопевца" уже видели сотни тысяч людей. Украинцам он напоминает кобзаря, азербайджанцам - ашуга.

Мне рассказывали, что гости из далекой жаркой Эфиопии несколько раз приходили в павильон, пока не получили фотографию этой скульптуры. Они увезли ее с собой в Африку.

Скульптура не нуждается в переводе. Язык пластики понятен людям, говорящим на разных языках. Пластика и в балете и в скульптуре объединяет людей.

"Рунопевец" живет сейчас самостоятельной жизнью. Его "слушают", о нем пишут отзывы.

И я каждый год стараюсь побывать у "Рунопевца" и послушать кантеле. Ведь он мне особенно дорог, так как навсегда связал меня с чудесным советским Севером.

Я всегда мечтал создать грандиозные фигуры, которые стоят не под крышей, а под открытым небом и всем видны издалека.

Эту свою мечту я осуществил в Петрозаводске, работая над скульптурным оформлением здания республиканского музыкального театра.

Не раз в эти дни я воскрешал в своей памяти безупречный афинский Парфенон как образец синтеза архитектуры и скульптуры. Это не так легко - "вписаться" в здание, найти свое место в архитектурном строю.

Декоративная скульптура только тогда оправдана, когда она гармонирует со зданием, с городом; не просто "украшает" или, скажем, удорожает строительство, а является произведением искусства, утверждает пафос и героику советской жизни.

Я снова много ездил по республике, знакомился с людьми разных профессий, изучал карельское искусство. Ведь когда лепишь портрет одного человека, необходимо знать всю его биографию. Я же, приступив к работе над скульптурным оформлением театрального здания, хотел создать широкое полотно народной жизни. Я подружился со многими людьми Карельской республики. Среди них были и партийные работники, рабочие Онежского завода, колхозники, строители, художники и рыбаки.

Так в моей голове созрел замысел показать на фронтоне и фризах здания великое братство советских народов, веселье трудовых людей, которых объединяет труд, песня и музыка.

Во время поездок по республике я часто думал о том, как тесно связана Карелия с русской культурой, как много общего у карельских и русских лесорубов. Так много и в вышивках, и в узорах, и в обычаях, и традициях того, что иначе не назовешь, как чисто русским.

Как плодотворно такое взаимовлияние. Разнообразие национальных форм поднимает и обогащает культуру страны.

Я задумал создать скульптурный гимн радости и торжества простых советских людей. Я понимал, что трудно будет мне одному выполнить задуманное, и привлек себе в помощь молодых скульпторов: Василия Беднякова, Маргариту Воскресенскую, Бориса Дюжева, Олега Кирюхина, Ивана Кулешова, Ираиду Маркелову и Александра Ястребова. Я показал им рисунки и эскизы, ввел в свою творческую лабораторию, рассчитывая на то, что они внесут в эту работу не только знание ремесла, но и вдохновение.

При такой коллективной работе одну и ту же деталь можно сделать по-разному. Материал требует не только внимания и старательности, но и любви. Только тогда и мрамор и глина ощущаются живыми, несмотря на свою неподвижность.

Любой замысел в процессе выполнения обогащается. Только так можно добиться выразительности и жизненной правды.

На фронтоне петрозаводского театра я разместил десять фигур молодых женщин, выражающих своим порывом победу советского народа над темными силами фашизма.

В центре группы - фигуры русской и карельской женщин. Они стоят рядом, высоко вознося над собой, пятиконечную рубиновую звезду. Рядом с ними детские фигуры с пальмовыми и лавровыми ветвями в руках. Все они идут вперед с вознесенными над собой руками, овеваемые ветром, не замедляя своего ритмичного шага.

Я стремился выразить всю красоту и самобытность наших женщин. Приданные им национальные черты еще больше должны подчеркнуть их привлекательность и общечеловеческую красоту. Через внешний облик так хотелось раскрыть внутреннюю красоту и чарующее обаяние простых советских людей.

Мне казалось, что эти мои статуи - родные сестры "Нике". Ведь я работал над образами "Нике наших дней". Они должны будут парить над городом, где в годы Отечественной войны шла битва. Всем своим порывом они должны выражать праздничное чувство победы и торжества.

Фриз Петрозаводского театра (фрагмент). Цемент

Фриз начинается на фронтоне театра. Он опоясывает все здание. С одной стороны я изобразил "Гармониста", сидящего на пне. Он играет на баяне и поет. Ему подпевают две девочки, увлеченные песней; с другой стороны на пне сидит "Рунопевец". Руки на струнах, а глаза устремлены вдаль.

На фризах театра я показал, как пляшут и ликуют парни и девушки Карелии. Они взялись за руки и парами идут навстречу друг другу.

Фриз прерывается традиционными масками: музами театра, барельефами трагедии и комедии, лиры и вечно смеющегося Пана. Фриз прерывается и снова возникает в вихре скульптурного танца.

У заднего фасада театра, по обе стороны портика, возвышаются монументальные фигуры "Гармониста" и "Кантелистки". Это образы молодых музыкантов, лихого русского парня и карельской девушки, одухотворенных музыкой.

Всю свою работу я мыслил как единую скульптурную симфонию. Многим фигурам, изваянным на фризах, я придал портретные черты. Так, две девушки - Маша Лаврентьева и Маша Потапова - запевают в Сегозерском хоре. Как обрадовались они, когда узнали себя на стене театра.

Петрозаводск стал для меня родным городом. Я был там летом 1955 года, когда статуи устанавливались на фронтоне. Для скульптора это равносильно моменту, когда на новой гидростанции включается ток и вода приводит в движение турбины.

Когда я смотрел на изваянные фигуры в своей мастерской, я только и думал о том, как будут они выглядеть вознесенными в высоту над беломраморными колоннами театра. Исходя из этого, я сознательно шел на нарушение обычных пропорций.

Приведу здесь исторический пример о соперничестве скульпторов древности Алкамена и Фидия. Тот и другой выполнили статую богини Афины, которая должна была стоять на высокой колонне. Великий Фидий знал, что части, находящиеся выше, всегда кажутся меньше. Он выполнил статую, учитывая высоту. Вблизи его скульптура казалась безобразной, и возмущенный народ чуть не побил Фидия камнями. Когда же статуя богини была водружена на колонну, никто больше не сомневался в правоте Фидия.

Я смотрел на фронтон театра из полевого бинокля в разное время суток и с разных мест. Как стали статуи? Они только начинали свою жизнь на постоянном месте.

Здание было еще в лесах, а как по-хозяйски осматривали его взыскательные петрозаводцы. И я проверял результаты своего вдохновения, свой расчет и глазомер. Потом я поднялся на пятый этаж театра и смотрел на скульптуры через огромные окна фойе, расположенного на уровне арки фронтона театра.

И то, что увидел, было неожиданным - еще одна замечательная точка зрения. Зрители подойдут здесь к самым фигурам. Они видны отсюда во весь рост, и даже профиль лиц и складки позолоченных одежд. Статуи как бы идут в первом ряду народного шествия, и к ним со стороны фойе присоединяются и зрители театра.

С другой же стороны здания окна выходят на Онежское озеро.

Как обрадовался я, когда между верхушек сосен, подступивших к берегу, увидел рыбацкий парус.

...Летом 1958 года я в шестой раз побывал в Петрозаводске.

Город отстроился, стал еще краше. Это один из красивых советских городов. И все это там, где прошла опустошительная война, где была захолустная, заброшенная окраина Российской империи.

Я шел в театр. Издалека сияли огромные окна верхнего фойе. На их фоне отчетливо виднелись силуэты огромных статуй. Они словно приветствовали всех нас, спешивших в театр.

Уже сотни раз поднимался и опускался занавес театра, который так любят и ценят в Петрозаводске.

Музыкально-драматический театр на берегу Онежского озера, созданный по проекту молодого архитектора Саввы Бродского, прочно вошел в культурную жизнь Карелии.

И когда я был в зрительном зале и слушал оркестр, мне казалось, что звуки проникали и за стены театра, сливаясь там с плеском волн и игрой изваянных народных музыкантов.